Наследие дореволюционной культуры и проблемы церковной традиции в современном обществе
Борис Кнорре выступил в начале февраля на конференции «М.М. Пришвин в контексте современного гуманитарного знания», организованной Елецким государственным университетом им. И.А. Бунина в г. Ельце, и в ежегодных историко-культурологических чтениях, посвященных памяти Василия Розанова, прошедших в Сергиевом-Посаде. Обе конференции были приурочены к 150-летию со дня рождения известного русского и советского писателя, прозаика и публициста Михаила Пришвина.
Борис Кнорре, доцент Школы философии и культурологии, старший научный сотрудник Центра исследований гражданского общества и некоммерческого сектора НИУ ВШЭ, в своем рассмотрении эволюции религиозного сознания сфокусировался на гуманитарной рефлексии Пришвиным революционных событий 1917 года и последующих преобразований в России. Докладчик рассмотрел значение Пришвина как «мыслителя, связующего в своем творчестве как дореволюционную, так и советскую культуру». Он отметил, что в рамках дискуссий о путях исторического развития России и усилении роли государственной власти в современном российском обществе в поле зрения аналитиков Пришвин раньше попадал не часто, на него обращали недостаточное его заслугам внимание. Эта ситуация стала меняться по мере издания дневниковых записей Пришвина (охвативших почти 50 лет!), которое началось в 1991 и закончилось лишь в 2017 году, когда в последнем томе были изданы тетради писателя, охватывающие 1952–1954 гг.
Борис Кнорре отметил, что «певец природы» интересен сегодня тем, что представляет собой мыслителя, тесно соприкасавшегося с группами приверженцев совершенно разных, сменявших друг друга идейных течений начала XX века, но благодаря своему скепсису не поддававшегося по-настоящему ни одному из их влияний, и в итоге сохранившему позицию наблюдателя, «взгляд со стороны». Достойна упоминания и оценка писателем событий революции, от которых он реально пострадал и разрушительные последствия которых он неоднократно описывал в своих Дневниках. При этом автор обратил внимание на то, что, переживая факт разрушения «родной традиции», включавшей для писателя как быт, так и духовную сторону, писатель не готов был делать однозначные выводы, а старался понять причины и изъяны этой традиции.
Так, например, переживая разрушение церковных колоколов в 30-е годы, писатель размышляет не только над внешними причинами этого варварства, но и над внутренними, то есть обусловленными самой церковной традицией. Как отметил Борис Кнорре, Пришвин в своем объяснении изъянов церковной традиции, развивал оптику Розанова, которая ему оказалась очень созвучна. Но он также формулировал и лично от себя то, что было для него неприемлемо в церковной традиции, и то, что, по его мнению, оказалось предметом пересмотра в рамках нового общественного договора после 1917 года, — фиксацию на феномене греховности, проповеди страдания, недоверии к творчеству и спонтанности жизни.
По мнению Бориса Кнорре, в подобной критической позиции можно увидеть принципиальное неприятие Пришвиным того, что называется «антропологическим пессимизмом». И здесь Пришвин предвосхитил те дискуссии о перспективах социальной миссии церкви, которые в российской церковной среде развернулись в нулевые годы после 10 лет возрождения церковной жизни. В частности, тезисы «певца природы» были очень близко по содержанию воспроизведены и развиты игуменом Петром (Мещериновым). Понимание Пришвиным проблем церковной традиции сегодня может поспособствовать развитию диаконических практик и социального служения Русской православной церкви, может помочь избежать тех ошибок, которые были характерны для церковной культуры позднего Синодального периода, и осознать, что в ней способствует, а что мешает гуманитарной миссии.